Письмо М.А.Ульяновой Александру III

Письмо М.А.Ульяновой Александру III

Милосерднейший Монарх!

Горе и отчаяние матери дают мне смелость прибегнуть к Вашему Величеству, как единственной защите и помощи.

Милости, Государь, прошу! Пощады и милости для детей моих!

Старший сын, Александр, окончивший гимназию с золотою медалью, получил золотую медаль и в университете. Дочь моя, Анна. успешно училась на Петербургских Высших Женских Курсах. И вот,  когда оставалось всего лишь месяца два до окончания ими полного курса учения,—у меня вдруг не стало старшего сына и дочери - оба они заключены по обвинению в прикосновенности к злодейскому делу первого марта.

Слез нет, чтобы выплакать горе. Слов нет, чтобы описать весь ужас моего положения.

Я видела дочь, говорила с нею. Я слишком хорошо знаю детей своих и из личных свиданий с дочерью убедилась в полной ее невиновности. Да, наконец, и Директор департамента. Полиции еще 16 марта объявил мне, что дочь моя не скомпрометирована., так что тогда же предполагалось полное освобождение ее. Но затем мне объявили, что для боле полного следствия дочь моя не может быть освобождена, и отдана мне на поруки, о чем я просила, в виду крайне слабого ее здоровья и убийственно вредного влияния на нее заключения в физическом и моральном отношении.

О сыне я ничего не знаю. Мне объявили, что он содержится в крепости, отказали в свидании с ним и сказали, что я должна считать его совершенно погибшим для себя.

О, Государь! Если б я хоть на один миг могла представить своего сына злодеем, — у меня хватило бы мужества отречься от него, и благоговейное уважение к Вашему Величеству не позволило бы мне просить за него. Но все, что я знаю о сыне не дает мне возможности представить его таким.,—и я милости прошу у Вас, Великодушнейший Государь! Сын мой был всегда убежденным и искренним ненавистником терроризма в какой бы то ни было форме. Таким я знаю его до последних каникул (в 1886 г.), проведенных им дома у меня, в Симбирске.

Александр III: "Хорошо она знает сына! "

Он был всегда религиозен, глубоко предан интересам семьи и часто писал мне. Около года тому назад умер мой муж, бывший директором народных училищ Симбирской губернии. На моих руках осталось шесть человек детей, в том числе четверо малолетних. Это несчастие,  совершенно неожиданно обрушившееся на мою седую голову, могло бы окончательно сразить меня, если б не та нравственная поддержка, которую я нашла в старшем сыне, обещавшем мне всяческую помощь и понимавшем критическое положение семьи без поддержки с его стороны.

Он был увлечен наукой до такой степени, что ради кабинетных занятий пренебрегал всякими развлечениями. В университете он был на. лучшем счету. Золотая медаль открывала ему дорогу на профессорскую кафедру, — и нынешний учебный го он усиленно работал в зоологическом кабинете университета, подготовляя магистерскую диссертацию, чтобы скорее выдти на самостоятельный путь и быть опорой семьи. Зная это, могу ли я представить сына моего злодеем? А между тем, он так тяжко обвиняется и, без сомнения, у обвинительной власти должны быть веские доказательства для обвинения. 

Я не знаю ни сущности обвинения, ни данных, на которых оно основано. Но, сопоставляя самый факт обвинения в тягчайшем государственном преступлении с фактами относительно воззрений моего сына в самом недавнем прошлом, преданности его науке и интересам семьи, - я вижу непримиримую несообразность, представляющуюся чем-то совершенно необъяснимым. Здесь возможно допустить лишь - или какую-то роковую случайность, или помрачение рассудка, но ни в каком случае не злодейство, проистекающее из убежденно преступной натуры. Он был всегда слишком религиозен, гуманен и честен, чтобы, будучи в здравом уме, идти на злодейское дело и заслужить проклятие миллионов людей. Он был слишком развит, чтобы не понимать позорного бесчестия этого дела. Он слишком любил сестру, чтобы губить ее. Он слишком был предан семье, чтобы пятнать ее позором, слишком уважал свой дворянский род, чтобы клеймить его.

О, Государь! Умоляю — пощадите детей моих! Нет сил перенести этого горя и нет на свете горя такого лютого и жестокого, как мое горе! Сжальтесь над моей несчастной старостью! Возвратите мне детей моих!

Если у сына моего случайно отуманился рассудок и чувство, если в его душу закрались преступные замыслы - Государь, я исправлю его: я я вновь воскрешу в душе его те лучшие человеческие чувства и побуждения, которыми он так недавно еще жил!

Александр III: "А что же до сих пор она смотрела! "

Я свято верю в силу материнской любви и сыновней его преданности — и ни минуты не сомневаюсь, что я в состоянии сделать из моего несовершеннолетнего еще сына честного члена русской семьи, верного слугу Престола и Отечества,— не сомневаюсь, что он употребит всю последующую жизнь свою на то, чтобы загладить павшую на него вину. И если бы я видела в сыне хоть малейшие задатки злой воли, хоть малейшее упорство относительно исправления, - клянусь, Государь, не нужно карателя и обвинителя беспощаднее меня: я сама передам его в руки правосудия и буду свидетельствовать против него.

Милости, Государь, прошу, милости! В таком отчаянном несчастии, как мое, может быть только помощь Всевышнего да милость Царская.

Умилосердитесь, Государь, надо мной и дайте мне возможность доказать, что обрекаемый на гибель сын мой может быть вернейшим из слуг Вашего Величества!

Мария Ульянова

28 марта 1887 года.

С.-Петербург.

(Васильевский остров.
Средний пр., д.32, кв.5)

Вдова действительного статского советника и Кавалера Станислава I степени Мария Александровна Ульянова. Постоянное жительство в Симбирске". 

Александр III: "Мне кажется желательным дать ей свидание с сыном, чтобы она убедилась что это за личность ее милейший сынок и показать ей показания ее сына, чтобы она видела, каких он убеждений".

Top.Mail.Ru

Сайт создан в системе uCoz