Процесс 16-ти
Речь С.Ширяева
Защитительная речь С.Ширяева 29 - го октября.
Гг. судьи!—Еще на
предварительном следствии, после того, как мне
были предъявлены показания Гольденберга по
настоящему делу, я нашел нужным признать свое
участие в 2 фактах, составляющих сущность
выставленного против меня обвинения. Я сделал
это единственно в виду восстановления истины,
найдя в показаниях Гольденберга много ошибок и
неточностей, что—не имея никакого значения для
меня лично—очень важно для выяснения отношений
к настоящему делу 8 обвиняемых вместе со мною
товарищей.
Будучи убежден в необходимости моих объяснений
для пользы их, я счел себя в праве дать таковые
лишь потому что не мог этим повредить интересам
партии, к которой я имею честь принадлежать;
факты которые сообщил—были, к несчастью, уже
известны. Той же системы я старался держаться и
во время производства судебного следствия.
—Как вам известно, фактическую сторону
предъявленного мне обвинения я признал верною, и
я протестовал лишь против термина „виновный".
Я не стал бы теперь утруждать ваше внимание
повторением тех фактических разъяснений,
которые я давал раньше; но, встретив в
произнесенных со стороны обвинения речах
ошибочные указания на мои отношения к некоторым
из товарищей, я нахожусь вынужденным снова
разъяснить эти факты. Г. помощник военного
прокурора полагает, что между моим проживанием
на Гончарной улице и перевозкой с той же улицы
мебели в квартиру нашей типографии существует
некоторая связь, а именно такая: я фабриковал
динамит; закончивши фабрикацию, вещи, бывшие в
квартире, в том числе и аппараты, нужные для
приготовления динамита, я передал в типографию,
где и была потом мастерская.
Это какое-то недоразумение. Квартира, где была
моя мастерская, не открыта, я не сообщал ее
адреса; на Гончарной же улице я жил двое суток—
с 1-го по 3-е декабря 79, в меблированных
комнатах; очевидно, что ни о какой перевозке моих
вещей с Гончарной улицы, да еще в августе месяце,
не могло быть и речи.
Второе: по поводу найденного в типографии
динамита прокуратура высказывает опять
предположение о фабрикации этого вещества в
типографии; я ограничусь тем, что напомню
показание, данное по этому поводу экспертом
ген.-майором Федоровым на судебном следствии: в
типографии найдено 1/4 ф. динамита Нобеля,
заграничного, которого я приготовлять не мог, я
делал магнезиальный.
Наконец то же обвинение является по поводу моего
указания на покойного Абрама, как моего
помощника при фабрикации. Ссылаясь и здесь на
свои показания, где я объяснял, что до
поступления в типографию Абрам работал у меня,
поступивши же туда — прекратил всякие отношения
со мной, кроме того, что получил на хранение
заметки о фабрикации динамита, а затем бурав.
.— Теперь я сделаю несколько замечаний по поводу
нашей программы. Считаю очень важным выяснить
хорошенько этот вопрос потому, что большинство
товарищей-подсудимых заявило свою солидарность
с этой программой, включая сюда и тех, которых
участие в организации не установлено и которые к
фактам террористического характера никакого
отношения не имеют. Важно установить факт, что
солидарность с принципами „Народной Воли" еще
не означает солидарности с теми действиями, на
которые организация вынуждена обстоятельствами
ради самозащиты.
Не буду повторять того, что я уже говорил по
поводу программы, выработанной Липецким съездом,
а также и того, что только что излагал
Квятковский. Обращу ваше внимание на следующее:
программа „Исполнительного Комитета",
напечатанная в № 3-м ,,Народной Воли",
составлена, как мне известно, в средине октября
прошлого года, т.-е. в такое время, когда всего
скорее можно было рассчитывать, что партия
отведет террору самое видное место в ряду
рекомендуемых ею 3 путей для достижения своих
целей. Значит, относительно нашей программы в в
том виде, как она проектировалась на Липецком
съезде и которую называют террористическою, еще
более приложимы те замечания, которые я сделаю по
поводу программы, напечатанной в 3-м № ,,Народной
Воли".
В самом деле: в период времени между этими двумя 8
событиями — Липецким съездом и составлением
программы ,,Исполнит. Комитета" совершилось
много... печальных фактов. Около 10 наших товарищей
казнены, многие десятки пошли умирать в каторгу и
центральные тюрьмы, сотни отправлены в ссылку в
Сибирь и во всякие отдаленные и не столь
отдаленные места. Партия понесла много тяжелых
утрат, была озлоблена преследованиями, была
более чем когда-либо склонна к террору; как раз в
то время как составлялась эта программа — в
Александровске, в Москве, в Одессе шли деятельные
приготовления к цареубийству.
И что же мы видим? Вам, господа, был предъявлен на
рассмотрение № 3-й ,,Народной Воли". В
напечатанной там программе лишь в одном отделе Д,
во втором его параграфе говорится о терроре. И
стоит лишь просмотреть этот параграф, чтобы
убедиться в том, что значение террористической
деятельности — второстепенно, что цель ее —
охрана партии и месть — обусловлена лишь теми
исключительными обстоятельствами, в которые
партия была поставлена, и не будь их, этих
условий, — не было бы и террора, а партия „Нар.
Воли" все же продолжала существовать и
работать, ибо наша цель: социальная реформа при
посредстве политической, освобождение народа,
признание его Верховенства.
Это может быть совершено, по мнению партий,
народным Учредительным Собранием, к скорейшему
созыву которого и должны быть направлены все
силы партии; около этого пункта программы и
группируются все остальные. Такая цель не может
быть осуществлена убийствами, насилием, всякого
рода кровавыми мерами. Работать для этой цели
можно и должно на многих путях, и потому даже
человек, отрицающий всякое значение за террором,
может быть, в то же время, солидарным с программой
,,Народной Воли", работать рука об руку с нами
для одной и той же цели. Это так и есть в
действительности.
Обращаю ваше внимание на статью того же номера
,,Народной Воли" „Письма социалиста",
статью, в которой прямо заявляется автором, что
он никого не зовет и не хотел бы звать на убийство
и насилие; что работать для осуществления
основных целей партии можно на многих путях
мирного характера. Тут же говорится о
возможности для партии „Нар. Воли" союза всех
русских общественных партий, стремящихся к
политической свободе, даже союза русской
либеральной партии, относительно мирного
настроения которой, кажется, не может быть
никакого сомнения. То же повторяется в передовой
статье этого номера — в статье, где, в то же время,
говорится о покушении 19 ноября. Этих объяснений я
считаю достаточно, чтобы доказать, что: заявление
об исповедании программы ,,Народной Воли" еще
не означает признания террора, так что на
основании одного только этого заявления нельзя
считать людей членами партии, „путем бунта и
насилия стремящейся низвергнуть существующий
государственный и общественный порядок". Вот и
все, что я хотел объяснить теперь."
С. Ширяев.