ГОД ПЕРВЫЙ № 1 1 ИЮНЯ 1880 ГОДА
ЛИСТОК НАРОДНОЙ ВОЛИ
РЕВОЛЮЦИОННАЯ ХРОНИКА
Цена - 15 коп.
22-го февраля в Петербурге на Семеновском плацу повешен социалист-революционер Ипполит Осипович МЛОДЕЦКИЙ.
5-гo марта в Киеве повешены социалисты-революционеры Мелетий Платонович ЛОЗИНСКИЙ и Осип Исаакович РОЗОВСКИЙ.
ОТ ИСПОЛНИТЕЛЬНОГО КОМИТЕТА.
В последнее время в Петербурге появилось несколько лиц, выдающих себя за старых нечаевцев, действующих якобы по инструкциям из Женевы. Эти же лица именуют себя «обществом круглого стола». На самом деле—это компания шпионов, к которой принадлежит между прочим и шпион Суетин, вращавшийся долгое время на петербургских заводах и выдавший множество рабочих, в то числе Александра Григорьева.
Исполн. ком. 29 апреля 1880 г.
-----------------------
15 мая.
По всем соображениям нужно было ожидать, что начало 1880 г. принесет с собой небывалое еще оживление свободной прессы. «Нар. Воля» с каждым месяцем завоевывала себе более прочное положение. «Черн. Пер.» готовился выйти в свет. Рабочие заканчивали свои приготовления по изданию собственного органа «Рабочая Заря». Наконец, ходили слухи об основании одного чисто конституционного органа и о переносе в Петербург одной заграничной газеты. Но человек предполагает, а бог располагает. Две-три случайности—и революция осталась почти без голоса в самую горячую пору, когда события более, чем когда-либо, требовали независимого об'яснения. Бросим же хотя ретроспективный взгляд на эти четыре месяца борьбы.
Вечно памятная ночь с 17-го на 18-е января дала правительству неожиданную, но блестящую победу. Типография «Народной Воли» была нечаянно открыта и после упорного сопротивления захвачена полицией. Остается до сих пор невыясненным, что привело полицию в дом № 10 по Саперному. Говорят, будто при ранее бывших обысках обнаружились какие-то смутные указания на квартиру Лысенко в этом доме, побудившие полицию, на всякий случай, посмотреть, что там такое. Говорят также, будто обход был привлечен в квартиру Лысенко каким-то стуком. Как бы то ни было, несомненно то, что полиция не имела ни малейшего понятия о всей важности своего шага.
В 2 часа ночи пристав с двумя околоточными и двумя городовыми подошли к парадному и черному входам квартиры. Согласно обыкновенной и всем известной уловке, пристав послал дворника вперед с известием, якобы г. Лысенко принесена телеграмма. Но так как из окна, выходившего на лестницу, полиция была прекрасно видна, то из этой хитрости ничего не вышло. Наши товарищи сделали в полицию несколько выстрелов и согнали ее пониже. Пристав немедленно послал за подкреплением, а сам ограничился блокадой обеих дверей. Между тем, нашим товарищам предстояли две важные задачи: 1) уничтожить все важные бумаги и документы, захват которых мог бы иметь самые прискорбные последствия, 2) сделать провал типографии известным возможно шире, чтобы никто из имевших сношение с типографией не мог попасться. Обе задачи были выполнены с полным успехом. В то время, когда часть типографщиков занималась уничтожением бумаг, другие отбивали нападение. В то же время полиция, получивши подкрепление (в виде жандармов, массы городовых и толпы дворников), пошла на штурм. Более 100 выстрелов было сделано с обеих сторон. Наконец, патронов уже не хватило. Выпустив последние патроны, наши отступили в следующую комнату, дверь которой была, полуотворена. Полиция однако остановилась еще несколько времени перед этой; слабой преградой, выдвигая вперед дворников с топорами, чтобы выламывать якобы эти несчастные двери. Убедившись, что стрелять нашим уже нечем, трусливая стая ворвалась в последнюю комнату. Началась уже не борьба, а просто избиение. Главным героем явился частный пристав, получивший за это дело Владимира. Некоторые из подчиненных обращались к нему с замечанием: «Как бы нам не досталось, коли до смерти убьешь кого».—«Не робейте, ребята, до веревки доживут», ободрял их начальник. Били, действительно, не разбирая мужчин и женщин, связанных и бесчувственных. Один типографщик был убит или застрелился,—это до сих пор осталось невыясненным. Несомненно, во всяком случае, что он имел несколько ран. Немудрено, что и пристрелили, озлобленные упорным сопротивлением. Наконец, наши товарищи были накрепко скручены и брошены в зале на показ начальству, которое не замедлило явиться. Прибыл градоначальник, прокурор и проч., послали за доктором (из той же заботливости, чтобы «до веревки дожили») и, наконец, так связанных и отправили в крепость. Кучи пеплу одни остались от бумаг. Окна типографии были выбиты и вышиблены. Продолжительная пальба разбудила весь квартал и привлекла толпы народа во все окрестные переулки. С утра весь город кричал о побоище в Саперном, и напрасно целая свора шпионов и городовых стерегла целых два дня переулок, . хватая каждого, кто казался подозрительным: никто больше не попался. Провал типографии был локализирован абсолютно.
Нельзя без глубокого умиления думать об этой героической защите. Можно без всякого самохвальства сказать, что в России умеют умирать, но поведение типографщиков «Нар. Воли» оставляет далеко за собой все другие аналогичные случаи. Не трудно умереть, но в минуту крайней опасности, в предпоследнюю минуту своей жизни, мирясь с собственной гибелью, думать только о деле и о безопасности товарищей по делу, не упуская ни малейшего обстоятельства, имеющего в этом отношении хоть какую-нибудь важность, и исполнить все с обдуманностью и хладнокровием,-—для этого нужна душа истинно великая, нужно самоотвержение, достойное лучших времен христианства, Вечная вам память, вечная вам слава, наши дорогие товарищи! Пусть ваш высокий пример прольет в наши души тот святой огонь, который жег ваши сердца, пусть он вдохновит на подвиг нас и ваших преемников. Вечная вам слава! Вот имена лиц, работавших в типографии и участвовавших в ее защите:
1) Николай Константинович Бух, живший хозяином под именем Лысенко;
2) Софья Алдреевна Иванова, жившая под именем его жены;
3) Лазарь Цукерман, живший без прописки
4) убитый или застрелившийся, имя которого сих пор полиции неизвестно;
5) особа, жившая служанкой, относительно рой мы пока не можем публиковать точных сведений.
Сообщая в настоящее время об этих лицах то лишь, что уже известно полиции, мы в свое время опубликуем их биографии.
Гибель типографии поставила редакцию Воли» в самое затруднительное положение, но было даже заявить России о случившемся своем твердом намерении возобновить издание. Почти весь третий номер «Нар. Воли» был захвачен при арестовании типографии (спасено не боле 200 экземпляров). Однако дела скоро стали поправляться. Общее сочувствие не замедлило проявиться. Исполнительный Комитет первый оказал нам поддержку. Затем многочисленные пожертвования посыпались со всех сторон. Мы считаем долгом выразить нашу глубокую благодарность за эту материальную и нравственную поддержку в такую тяжелую минуту. Наконец, редакция "Черн. Пер." любезно предложила свои услуги напечатания нашего об'яснения и воззвания к обществу. К несчастью, этому воззванию не суждено было увидеть свет; оно в полном издании взято вместе с «Черным Переделом».
29-го января полиция открыла и арестовала типографию «Черн. Пер.». Несколько времени перед тем издатели «Черн. Пер.» пригласили к себе типографию некоего Жаркова, саратовского мещанина, наборщика по специальности, и давно известного как социалиста по убеждениям. Проработавши несколько времени, Жарков отправился на родину по домашним обстоятельствам и был в Москве арестован. Конечно, жандармы не имели и не могли иметь никаких поводов заподозрить Жаркова в участии в типографии; но эта низкая личность из страха, а, быть может, и из корысти сам заявил этом и предложил правительству свои услуги. Возвратившись в Петербург, он обратил на себя внимание Исполн. Ком., но, к сожалению, все-те успел выдать типографию «Черн. Пер.». Передельцы были арестованы в числе трех человек, и, сверх того, по указанию того же Жаркова арестованы еще двое лиц. К вечеру 29-го числа в городе заговорили о взятии новой типографии, а на другой день это прискорбное известие оказалось не подлежащим сомнению.
Недолго просуществовала и третья подпольная типография. Едва устроенная, она была, захвачена в феврале, так что "Рабочей Зари вышел лишь 1-й №. При типографии арестовано 16 человек. Считаем необходимым констатировать факт, что это были действительно рабочие, а не переодетые лица интеллигентного класс, как об этом заявлялось в газетах. Причины, благодаря которым полиция напала на след типографии, нам неизвестны.
Дела между тем шли своим порядком. Казалось даже, что тяжелые удары послужат на пользу партии, вызывая в ней усиленную деятельность. Благодаря поддержке, встреченной нами со всех сторон, мы могли основать временную "летучую типографию", удовлетворяя хотя самым настоятельным потребностям публикации. Деревенская фракция народников также обнаружила большую энергию после нанесенного ей удара. Из провинции доходили самые отрадные известия.
Наступило 5-е февраля. Редко выпадают такие такие дни. В течение одного часа в Петербурге убит, по распоряжению Исп. Комитета, Жарков и произведен взрыв Зимнего дворца. Начнем с малого. Агенты Исп. Ком. выследили Жаркова и убили его у Тучкова моста на льду Малой Невки. Оглушенный кистенем, шпион упал, крича о помиловании, обещая во всем признаться. Несколько ударов кинжалов прекратили эту позорную жизнь, и через час— только замерзший труп предателя свидетельствовал о совершившемся акте правосудия, доказывая собою, что и в России, хотя редко, но все же иногда торжествует справедливость и получает достойную кару предательство.
Вечером того же 5-го февраля в 6 ч. 22 м. произошел взрыв во дворце. (Считаем необходимым констатировать факт, что знаменитый столяр, о котором столько толкуют,—действительно рабочий по происхождению и ремеслу. Как известно, он остается до сих пор неразысканным. Толки газет о его знатном будто бы происхождении для него крайне неприятны, и он просил редакцию «Нар. Воли» восстановить факт его чисто рабочего происхождения. С удовольствием исполняем эту просьбу.) Мы не станем вдаваться в подробности события, известные из газет. Весь вечер 5-го февраля по Петербургу ходили лишь смутные толки о событии.
Правительство, видимо, желало как-нибудь замолчать происшествие и свалить дело на газовые трубы. Но скрыть истину не было возможности: в числе свидетелей было слишком много местных и иностранных высочайших особ. 6-го февраля утром появилось правительственное сообщение о новом злодейском покушении, и приняты меры для понуждения к выражению верноподданнических чувств.
Дело однако было поведено сначала очень неловко. Вообще нужно заметить, что, по мнению правительства и по городским слухам, взрыв 5-то февраля ставился в связь с предполагаемой попыткой революционеров произвести восстание.
Неизвестно почему, но в правительственных сферах явилось предположение, что к 19-му февраля революционеры предприму какое-нибудь наступление. Переполох был всеобщий. Царь не решился выйти из своего поврежденного дворца даже в Казанский собор. В Петербург были вызваны новые войска. Полиция начала усиленную пропаганду между дворниками, которые передавали все нелепости далее по принадлежности всему городскому населению. Пропаганда велась в духе, что студенты, мол, бунтуют, и что их за это надо бить, и что, кроме того, дворники и все благомыслящие люди должны строжайше выискивать везде измену и доносить. Очевидно, полиция имела идеалом—довести дело до проявления верноподданнических чувств на манер московских мясников. Опытный человек легко мог видеть, что такая попытка ни к чему не приведет, ибо в Петербурге—слишком ничтожное количество элементов, дурно относящихся к студентам. Наоборот, легко могло бы случиться, что полиция расшевелит рабочих, которые пойдут бить, но не студентов, а вообще господ и самую полицию. Это поняли скоро и наши газетчики, и само начальство. Тем не менее в первое время в Петербурге, была невыносимо тяжелая атмосфера. Официально распространялись слухи о готовящемся восстании; дворники советовали жильцам запасаться водой и свечами, ибо, мол, во время восстания будут взорваны водопроводы и газовые трубы. Все, приходящие в какой-либо дом, опрашивались дворниками самым грубым образом, куда идут. Иногда допытывались, зачем идет, как фамилия, где живет сам, и даже спрашивали паспорт. В некоторых домах дворники вовсе не пускали, кого им вздумается, позже известного часа. Дворникам старательно внушалось полицией, что они имеют право арестовывать, и эти новоиспеченные царьки, благодаря глупости и незнанию, в чем собственно состоит измена, стали действительно невыносимо назойливы и грубы. Все они обязательно были вооружены дубинами. На улицах случались такие происшествия: в глухой местности, на Песках, идет студентка; из кучи лабазников в нее бросают топором и затем за нею кидаются вдогонку; девушка, успела добежать до городового и обратилась к нему с требованием защиты. «Мне и без вас много дела», пробурчал охранитель общественного спокойствия. Преследователи, очевидно, сами не рассчитывали на такое явное попущение, потому что сами отретировались. На углу Невского и Литейного в вагоне две студентки говорили о своих лекциях, упоминая что-то о мышьяке. Гостинодворец древнерусского типа схватил одну за шиворот: «А, так вы, такие сякие, хотите народ травить» и потащил было из вагона, но публика вступилась за испуганных девушек и освободила их. Многие студенты, опасаясь, что начальство сумеет возбудить против них травлю, стали запасаться оружием...
Мы лично оставались в полной уверенности, что из всего этого ничего не выйдет, по 'крайней мере ничего хорошего для начальства. Но, во всяком случае, паника охватила очень многих. Курсы упали, дела на бирже пришли в застой, и очень многие стали выбираться из Петербурга со всем семейством. Так-то человеческая глупость и трусость сама се-66 (создает опасности. Это положение вещей, однако, скоро прекратилось. Газеты стали настойчиво обращать внимание правительства на всю опасность затеваемой им игры. В это время, кстати, был назначен вице-императором армянский спаситель России Лорис-Меликов, у которого хватило ума прекратить это напрасное беспокойство и обратить внимание обывателей на более приятное занятие—приготовления к празднованию 19-го февраля. Тут сразу наступила новая эра. Полиция стала распоряжаться насчет иллюминации; на улицах замелькали дворники с охапками новеньких флагов; вое оживилось. Город Глупов так и вспоминался на каждом углу. Об этом, впрочем, после.
Между тем как Петербург переживал всю эту революцию, за границей происходила драма иного рода. 3-го февраля в Париже был арестован Гартман, обвиняемый русским правительством как соучастник взрыва 19-го ноября. Российское правительство уже предвкушало свое, торжество с того самого момента, когда услужливый г. Андрие согласился .арестовать Гартмана. На деле вышло иначе. Две силы оказались недостаточно взвешенными правительством. Общественное мнение Франции заявило себя на стороне радикальных принципов и против русской тирании. Сверх того, в нашей русской революционной партии проявилось единство в такой степени, на которую не каждый смел надеяться. Едва Гартман был арестован, как вся наша эмиграция встрепенулась. Со всех сторон, в Париже, в Женеве, повсюду, русские устно и дечатно агитировали за освобождение Гартмана. Вступился в Дело и Исполн. Комит. Его прокламация к французскому народу уже опубликована на русском языке, потому мы не касаемся ее содержания. Известно во всяком случае, что она произвела впечатление во Франции. В то же время представители революционной партии за границей начали личную агитацию во Франции. В конце-концов, дело Гартмана приняло характер европейского события, а общественное мнение Франции, благодаря дружным стараниям наших собратьев, оказалось ознакомленным с положением вещей в России настолько, что самая мысль о выдаче Гартмана сделалась противна, большинству французов как величайшая политическая не честность. Правительство Греви, очевидно, не могло насиловать столь ясно выраженную волю нации, 23-го февраля Гартман был освобожден. Русское правительство расписалось в получении оплеухи опубликовавши все документы по делу, из которых несомненно явствует, что в тожественности Гартмана и Мейера, так же как и в прикосновенности Гартмана к покушению 19-го ноября, действительно невозможно было усомниться французским властям. Подобного исхода русское правительство ни как не предчувствовало и тем временем спокойно занималось внутренней политикой. «В твердом намерении искоренить крамолу» его величество снова пересадил музыкантов своего квартета. Генерал Гурко в полной опале полетел, с места, и спасении России поручено Лорис-Меликову с верховной распорядительной комиссией в придачу. «Изыдет свет с востока!»—завопили газеты. До настоящего времени свет этот однако проявился лишь в виде торжественной иллюминации в. Петербурге. Для придания ей более задушевного характера не только домовладельцы получили приказание осветить дома, но даже квартирантам велено было выставить в каждом окне, выходящем на улицу, по две свечи Полиция бегала в попыхах, подготовляя проявления народных чувств. Рабочим решено было дать трехдневный праздник без вычета платы. Шпион Баталии за несколько дней до 19-го февраля распространял свой листок по поводу славного царствования. Через неделю все было готово, и весь Петербург только и толковал что о празднестве.
Конечно, эти сцены из «Комедии Всемирной Истории» только смешны. Конечно, до 19-го февраля и после него масса населения Петербурга была и осталась также индиферентна к царю, как всегда. Но вместе с тем, питерец рад повеселиться, погулять по случаю чего бы то ни было, а потому естественно, что 19-го февр. город был очень оживлен. Тысяч 5—6 народу толпилось у дворца, рассматривая блестящую толпу придворных, генералов и пр. и пр.; улицы были разукрашены, народу гуляло видимо-невидимо. Все это описано в газетах, и нам остается только прибавить, что, по чистой совести говоря, и при самом тщательном наблюдении, вернопадданнические чувства блистали своим отсутствием в массе населения. Зато газеты и известная часть «общества» были неподражаемы в холопстве. Это, должно быть, и сгубило И. Млодецкого.
Празднество имело быть трехдневное. Но 20-го февраля произошел казус, не входивший в программу испортивший, можно сказать, все удовольствие. Когда Лорис-Меликов, возвратившись домой, выходил из кареты, Млодецкий выстрелил в него из револьвера и был немедленно схвачен. Говорят, граф до сих пор испытывает болезненное состояние, как следствие выстрела. Если это правда, то очевидно Лорис носит кольчугу, и что Млодецкий не промахнулся. Как известно, покушение И. Млодецкого было задумано и выполнено им совершенно самостоятельно. По всей вероятности, празднество 19-го февраля чересчур оскорбило демократическое чувство молодого героя, и он не в силах был сдержать накипевший протест. Как бы то ни было, факт совершился. Уверяют, будто судебной власти удалось с трудом уговорить Лорис-Меликова предать Млодецкого, хотя для видимости, суду: вице-император считал почему-то более внушительным повесить дерзкого немедленно и без всякого суда. Отсрочка, впрочем, не заставила Лориса томиться слишком долго. «Следствие» было произведено в 2 часа, защитник не видался с клиентом и 5 минут, суд, разумеется, также быстро поставил приговор, и через 24 часа, 22-го февраля, И. Млодецкий был уже повешен.
Поведение Млодецкого было исполнено горделивого презрения. Судьям отвечать он отказался. Следователи приставали к нему с расспросами, не действовал ли он по поручению Исполн. Ком. Млодецкий отрицал это, а на повторенные приставания зал с досадой: «Ну, думайте, что вам угодно, мне все равно». Казнь была произведена на Семеновском Плацу. Везли осужденного из крепости, т.-е. через весь Петербург. Этот долгий томительный путь, выдуманный палачами, И. Млодецкий совершил с непоколебимым хладнокровием и мужеством, импонируя многочисленным толпам народа. Так же встретил он и смерть. Поклонившись народу, он бестрепетно перешагнул в другой мир, где нет ни жертв, ни палачей, ни печалей, ни воздыханий... "Ах, бедный!". «Ах, какой неустрашимый!» слышалось, по площади, рядом с грубыми выходками каких-то темных личностей, вероятно, шпионского звания. Человек 6 — 7 было арестовано на площади за выражение сочувствия. Мы слышали об одном господине, сошедшем с ума при этом зрелище. Таким образом юбилей первого 25-летия был ознаменован виселицей. Какую едкую иллюстрацию царствования устроила судьба!
Торжество не обошлось и без царской милости. Рабочие Петербурга упорно толковали за несколько дней до юбилея, что 19-го февр. крестьянам будет отдана вся земля. Те же слухи нам сообщали и из других местностей. «Манифест», вместо этого, преподнес народу нищенскую подачку, не превышающую и 10 миллионов. Правда, что царю деньги были нужны, так как ему предстояла покупка Демидовских картин на несколько миллионов рублей. Тем не менее, все-таки должно сознаться, что Александр II не умеет действовать по-царски. Нет у. него великодушия, не понимает он, что такой мизерной милостыни уже лучше вовсе не давать. Впрочем, не раз уж мы имели случай указать на то, что внутренняя политика Александра II не только направлена в разрез ожиданиям народа, но мало даже импонирует той непретенциозной части общества, которая продолжает верить в возможность продления реформ; так, назначение диктатором Лориса наши газеты приветствовали как начало либеральной эры. Ждали от него чуть не земского собора. Оказалось, что ничего этого не будет. «Не толкуйте, пожалуйста;, о свободе и конституции», оказал Лорис Суворину: «я не призван дать ничего подобного, и вы меня ставите только в ложное положение». Теперь политика Лориса определилась, он просто —«просвещенный деспот». Как человек неглупый, он понимает, что бессмысленно губить людей зря, по-тотлебенски и чертковски, что гораздо выгоднее не мешать жить разным насекомым, в роде раскаявшихся Дьяковых. Вместе с тем Лорис понимает, что у него не отвалится язык от лишней либеральной фразы. Ну, а затем—человек действительно порядочный, мысль действительно независимая—трепещи! До сих пор Лорис действовал удачно. Но дело в том, что во Владикавказе или Харькове он не имел перед собой трудностей своего теперешнего положения. Теперь у него с одной стороны общее и вполне резонное недовольство, наиболее сильная, какая только есть в России, либеральная оппозиция и потом чисто революционное движение; с другой—ревнивый к власти и отупевший самодержец. Лорис не может сделать никакой уступки либеральным элементам, не подвергаясь опале царя. Говорят, он уже и теперь ожидает аудиенции по два часа; говорят, он и теперь получил уже высочайшую распеканцию за «распущенность» газет. А общество обижается, что нет реформ. Интересно будет увидеть, долго ли сумеет Лорис балансировать между двумя стульями? Пока же он занимается приведением административных сил к единству, слиянием разных сортов полиции, об'единением действий губернаторов и жандармов и проч. Параллельно с этим он старается раз'единить оппозицию, кокетничать с либералами, с разными земцами и т. п.; красивыми фразами о будущих вольностях он старается отрезать у конституционалистов всякую связь с радикалами. Вновь заведенный официоз «Берег» очень ловко поддерживает операцию главнокомандующего. Вместе с тем Лорис ловко эксплоатирует лакейское чувство разных газетчиков, милостиво допуская их до разговоров с собой: убытку ему никакого, а газетчики млеют и рады на стену лезть за доброго барина. Отрывая от нас либеральную партию, Лорис намеревается то же сделать и относительно молодежи. Недавно вышедшее правительственное распоряжение сулит не только помилование, но даже полное возвращение прав ссыльным по студенческим историям. Со студенчеством Лорис заигрывает и лично, призывая к себе их «представителей», обещает всякие льготы. То же распоряжение, очевидно, имеет целью внести разделение в ряды самой радикальной партии, открывал возможность отступления всякому изменнику, всякому слабому духом. Нужно думать, что в скором времени Лорис разделит радикалов на более и менее опасные фракции и начнет покровительствовать более мирным революционерам.
Что же, политика не глупа! Сомкнуть силы правительства, разделить и ослабить оппозицию, изолировать революцию и передушить всех врагов порознь—не дурно! И заметьте,—что всех этих воробьев предполагается об'егоритъ исключительно на мякине, не поступившись ничем и даже, собственно говоря, никого не пощадив.
Характерную иллюстрацию к системе Лориса могут составить политические процессы последнего времени. Здесь мы находим и бессердечную жестокость, иногда маскируемую дешевым великодушием и стремление внести разделение в среду самой партии. С' 21-го февраля в Киеве начались два политических процесса. Едва ли возможно представить более возмутительные убийства: Розовский казнен в сущности за то, что у него найден литографированный листок какой-то программы и Некрасовский «Пир на весь мир». Лозинский погиб за одну революционную прокламацию. Казнь происходила 5-го марта, т.-е. в самый разгар царствования Лориса.
24-го марта был процесс в Харькове. Нужно сказать, что дело это старое-престарое и тянется с 70-го года. Подсудимые занимались невиннейшей пропагандой, и дело было столь ничтожно, что даже в те времена его предполагалось порешить административным порядком. Главный подсудимый, Ястремский, был выпущен на поруки и бежал за границу. Потом в 78 году он добровольно отдался в руки правительства, рассчитывая на ничтожность ответственности. Несомненно, что если бы дело разбиралось в 77—78 году,—никто из подсудимых не попал бы дальше поселения. При Лорисе вышло иначе. Несколько человек поплатилось 10-летней
каторгой (Ястремский, Калюжный по 10 лет, Куп-левский на 6 лет), а некоторые еще высочайше помилованы (студ. Ванчаков, Чугуевец и Судейкин). Та же лживая комедия, что и по делу Ефремова. Нарочно раздуют дело, налгут так, что, кажется, подсудимым мало и виселицы, а потом—милость: каторга; тогда как, если бы действовать без милости, но хоть сколько-нибудь добросовестно, то и под арест не за что было бы посадить. Это—система Лориса.
Совершенно такой же характер имеет политический процесс в Одессе, начавшийся 26-го марта текущего года. Бездоказательное обвинение людей, совершенно неповинных ни в чем, кроме направления, не помешало суду приговорить 16 человек, из 18 подсудимых, к поголовной каторге, начиная с пожизненной. Разумеется, этот нелепый приговор был смягчен во славу начальства.
Процессы московские, 9-го и 13-го апреля, в этом смысле еще более возмутительны. Ни из обвинительного акта, ни из показаний 'Свидетелей не видно, чтобы подсудимые проявили какую-нибудь революционную деятельность, кроме чтения некоторых подпольных изданий да разговоров о народном благе. И тем не менее в приговоре более всего звучит каторга. Интересно сопоставление этого приговора с приговором австрийского суда по делу краковских социалистов » марте этого года, делу, во всяком случае, несравненно более серьезному: из 35 подсудимых приговорены лишь 4 чел. под арест (Варынский на 7 дней, Трушковский на 5, Пекарский на 7 и Котурницкий на 1 месяц), остальные же оправданы. Сопоставление говорит само за себя. .
Петербургский процесс (7 —14-го мая), к которому мы возвратимся еще в следующем № «Нар. Воли»; быть может, еще более характерен. Здесь подсудимые официально разделяются на две категории: более опасных, стремящихся к низвержению верховной власти, и менее опасных, имеющих целью низвержение существующего строя. Судят, очевидно, по убеждениям, а не по действиям, что бы ни говорил Лейхт. Отсутствие улик ставится ни во что, раз констатировано вредное направление. Виселица и каторга—таков несложный приговор суда. Этот приговор, поразивший Петербург своей беспощадностью, был однако такой же комедией, имевшей целью лишь прославить милосердие монарха самой дешевой ценой, ибо в результате достигнуты и страшная кара и возвеличение царя.
Увенчается ли политика армянского дипломата успехом? Это, конечно, зависит от количества ума и гражданского чувства,, какое окажется в наличности у российских людей. Политика Лориса вся построена в расчете на глупость и своекорыстность общества, молодежи, либералов, революционеров. Мы сильно надеемся на то, что расчет окажется неверным, что общество не проведешь одними обещаниями, что молодежь не подкупишь стипендиями, давлением карьеры, что революционеры сомкнутся теснее, чем когда-либо. До сих пор все, что находилось в России порядочного, т.-е. все, примыкавшее так или иначе к революции,—руководилось не личными побуждениями, а стремлением к свободе, к народному благу, ненавистью к деспотизму и обскурантизму, и до тех пор, пока Россия не встала на путь свободного развития, честные не сложат рук и по-прежнему будут бороться за свою идею, попрежнему будут непримиримыми врагами современного порядка и правительства, его охраняющего.
---------------
Нам доставлен нижеследующий документ, из которого читатели усмотрят, насколько основательны надежды людей, чающих либеральных реформ от воцарения Лориса:
Нач. С...го Губ. Жанд. Управления.
Милостивый Государь!
Вследствие особого направления, усвоенного в последнее время некоторыми органами русской печати, и в особенности со времени учреждения верх. расп. комиссии, в обществе стали распространяться извращенные сведения о намерениях вашего правительства относительно различных преобразований, равно и упразднения некоторых существующих государств. учреждений. При особой :впечатлительности общества и при том настроении его, которые созданы прискорбными обстоятельствами настоящего времени, слухи эти не могли, очевидно, не породить разнообразных и совершенно превратных суждений о действиях верх. расп. ком.,, а вместе с тем и не возбудить в подлежащих органах власти тревожных ожиданий.
В виду сего г. главн. нач. означенной комиссии, при личном по поводу сего об'яснении со мною, поручил, мне рассеять в служащих по ведомству III Отд. собств. его вел. канц. и Отд. корп. жандарм. всякие сомнения, внушенные им упомянутыми слухами; при чем ген.-ад. гр. Лор.-Меликову угодно было выразить, что все газетные сообщения, предрешающие указанные выше вопросы, ничего общего ни с правительственными намерениями, ни с личным взглядом его сиятельства на этот предмет не имеют,. и что он вполне уверен, что члены жанд. ведомства: будут действовать с прежней энергией и твердостью.
О вышеизложенном, во исполнение поручения ген.-ад. гр. Лор.-Меликова, долгом считаю сообщить. Вам, М. Г., и покорнейше просить принять уверение в уважении и преданности.
Нач. III Отд. Шмидт.
-------------------------------------------
ОТЧЕТ
о суммах, поступивших на борьбу за народное освобождение,
От: Неизвестных 264 руб.; Народина 200. Дуды 1.200,. Глаза 100, М. И. 100, через П. Р. 845, Л. 21, Друга 25, Друга 14,. О и А 25, Жертв классическ. образ. 3, Единомышленника. 140, Вм. 7, 12—7 р. 10 к. Из Одессы от: Отца Иринария 12 р. 50 к.. Учителя хохла 6 руб. 50 к., Скорбящего артиста 5, Богомола 3.
Для Исп. Ком. от: Опекуна 25, Учеников через опекуна 5,. из М. 300.
По доставленным листкам Нар Волн от: Ч. Ч. 200 р. Сочувствующих 115, Постороннего читателя 100, Стариков 22, Разных лиц 78, Л. 125, за обеды 32, Дх. 30, VV 32, VV 35, В-н 20, W 11. По 50 р. от: А, П-ов, VV, Амелии. Дорыт 100 р. По 25 р. от: ИДК, Ч, Альфа, Д-р, Д.; Р. Ф. 100 р.
За недостатком места продолжение отчета будет помещено в следующем «Листке» или в 4-м № «Народной Воли», который выйдет в начале осени.
Редакция «Народной Воли».
---------------------------------------------------------------------------
Летучая типография «Народной Воли». 15 июня 1880 г.
------------------------------------------------------------------------