Петр Филиппович Якубович

Петр Филиппович Якубович

Тип убеждений революционера наметился у меня еще в младших классах гимназии.
..Близкое прикосновение к революционной среде, уже заведомо для меня активно-революционной, я начал иметь только с февраля или марта 1883 г ., когда познакомился с известным впоследствии Сергеем Дегаевым. До этого времени благодаря большому кругу знакомств среди литературного и вообще интеллигентного Петербургского мира (как литератор) и среди учащейся молодежи (как студент), я имел несколько столкновений, которые обвинялись впоследствии как революционеры, но которые в своих отношениях ко мне были простыми частными знакомыми... Тем не менее, теперь же я должен заявить , что еще много лет назад у меня составилось мировоззрение чисто социалистическое и революционное.

...Во многом будучи по убеждениям революционером-политиком и всецело революционером-социалистом, я считал себя совершенно неспособным к активной, заговорщической и организаторской деятельности, неспособным по натуре, по темпераменту, по отсутствию во мне достаточной для этого отваги, н р а в с т в е н н о й  в ы д е р ж к и, готовности во в с е м отречься от себя и взять крест, — словом, я считал себя прямо н е д о с т о й н ы м для такой роли. Мне не было дела до того, что в среде революционеров-деятелей могли быть и были такие же «недостойные» люди, — это было делом их собственной совести. Сам я не мог и не хотел быть действующим революционером.

Активная моя революционная деятельность начинается с осени 1883 г., когда, по предложению Дегаева, я взялся в сентябре месяце, руководить образовавшейся весной того же года «Студенческой лигой» и создал из нее по своему личному плану и убеждению так называемый «Союз молодежи партии Народной Воли»."

М.Г.Шебалин: "
Чрезвычайно живой, деятельный, он, по-видимому, тогда уже решил весь отдаться революционному делу, не оставляя своей работы в легальной журналистике. Помимо стихотворений, которые и тогда уже завоевали ему, молодому поэту, солидную известность, он писал статьи в журналах, в особенности в тогдашнем «Русском Богатстве». Это был небольшой журнал, приобретенный от Бажиной, артелью писателей, близких к «Отечественным Запискам» и пожелавших поставить свой журнал независимо от всяких издателей. Если не ошибаюсь, журнал выходил под редакцией Бажиной. Участвовали в нем и Успенский, и Златовратский и друг., а также молодые писатели, среди них Якубович и Шаталов. Внимание к журналу со стороны писателей с известными именами скоро остыло, и молодым, а главнейшим образом Якубовичу, пришлось вести журнал самостоятельно, наполняя его статьями под разными псевдонимами. Несмотря на загруженность этой журнальной работой, Петр Филиппович вел чисто партийную работу агитатора и организатора. Связи его в обществе и литературных кругах, его популярность среди студентов университета, обаятельность его личности делали эту его работу чрезвычайно успешной и плодотворной."

В.И.Дмитриева: "Он не жил, он горел... В моей .памяти ярко запечатлелся Якубович, каким он был в ту пору. Бледный, с горящими глазами, в вечном движении, он с головой погрузился в работу, писал, печатал, агитировал, и так до самого того дня, когда в цепях, с обритой головой пошел в Сибирь, откуда только годы спустя донесся до нас его голос, рассказавший нам о «Мире отверженных".

П.Якубович - И. И. Попову, незадолго до ареста: "..Нужно, да, нужно верить в то, что наши идеи в конце концов восторжествуют. В это и Вы, и я, и мы все глубоко верим."

А.Н.Бах: "...Впечатление он произвел на меня очень неблагоприятное. Не понравились мне в нем прежде всего его взвинченность и ходульность, которые, может быть, приличествуют поэтам, но плохо мирятся с простой искренней преданностью делу.
Затем очень неприятно поразила меня та страстность, с которой он нападал на «беглецов за границу», которые претендуют на управление партией из прекрасного и безопасного далека. Опозоренные дегаевской историей, которую они допустили (?), эти самые беглецы должны были бы по крайней мере иметь элементарную стыдливость совершенно устраниться от русских дел и дать забыть себя. И не только прежние руководители партии отжили, но и сама программа «Народной Воли» устарела. Центральный террор и сопряженное с ним игнорирование масс привели партию в преждевременную дряхлость. Чтобы возродить ее, нужно притянуть массы, а единственным средством для этого является фабричный и аграрный террор.
Я передаю здесь возможно кратко и ясно сущность филиппик Якубовича, оставляя в стороне все патетические, саркастические, иронические и иные фигуры, которыми они изобиловали. Попутно он обрушивался на Степурина, который не хотел передать оставленные ему Лопатиным связи.

Якубович требовал от меня частых свиданий, но когда же после первых трех-четырех, я увидел, что дело сводится к повторению все тех же филиппик, и стал уклоняться, и это привело Якубовича в сильное раздражение; услужливые люди передавали, что он чуть ли даже не обвинял меня в трусости. Дело в том, что как раз в это время Якубович перешел в нелегальность, то есть бросил свою квартиру, не выписавшись и оставив вещи, и ушел на волчьем положении, при чем посещал тех же лиц и те же квартиры, что и до перехода в нелегальность.
Как остроумно говорил потом Лопатин, Якубович поднял на своей квартире черный флаг, А так как Якубовича шпионье знало, как облупленного, то он для нелегальных революционеров был, несомненно, спасен. Потому-то у меня и не было охоты особенно часто видеться с ним. Но все-таки я виделся с ним, по крайней мере, раза два в неделю, при чем свидания устраивались в очень комфортабельном кабинете Венгерова, у писательницы Конради или в какой-нибудь другой «приличной» (не студенческой) квартире. Говорю по чистой совести, когда я шел на свидание с Филлипычем, я никогда не был уверен, что смотрю на божий свет не в последний раз."

П.Якубович: "Петербург, несмотря на все горе, которое он дал мне в моей короткой, но бурной жизни, я всегда страстно любил и до сих пор люблю, он был любимейшим предметом моих поэтических песноп мя своего входа в эту могилу. Но в то же время, вместе с этим переходом, за мной сожигались само собой корабли, безнадежно погасала надежда на личную жизнь и на личное счастье. И я — не воин по натуре, я, преклонявшийся с почтительным страхом перед теми, кто имел в себе отвагу и силу быть таким воином, бойцом без упреки, и, презиравший до тех пор самого себя за неспособность всецело отдаться своим убеждениям,—теперь я, повторяю, против воли, мало-помалу сам всходил на опасную гору, с которой открывалась такая ужасающая наклонная плоскость личной гибели, хотя и служения делу. Это не значит, что я раскаиваюсь или что виню кого-либо, увлекшего меня; винить некого, кроме несчастной эпохи, в которую мы живем. Я делал, что мог, в своем, насильно навязанном мне несчастным стечением обстоятельств, нелегальном, революционном положении, но если бы т е п е р ь мне удалось очутиться снова на свободе, но снова в том же положении разыскиваемого человека, не имеющего за собой кораблей, я, конечно, о п я т ь  д е л а л  б ы то, что мог, в пределах своих убеждений.

После смертного приговора: Выслушал я приговор так спокойно, что и сам того не предвидел"

П.Якубович - П.А.Грабовскому: "Проклятый Акатуй! И благо тому, кто убежит его когтей, высасывающих лучшую кровь из сердца, сушащих мозг и обессиливающих душу."
...Я перепробовал уже всевозможные профессии, но с нынешней осени исключительно запрягся в буренье. М. В. Стояновский (с которым было передано это письмо) подробно расскажет Вам, что это за штука такая. Мне она чрезвычайно нравится. Какое-то мучительское страшное наслаждение доставляет долбить железным буром гранитную стену без устали в течение нескольких часов в сыром полумраке шахты..."

М П Орлов:"Что касается Якубовича, то перед нашим приходом в Акатуй он долгое время был молотобойцем, и Рабинович (кузнец из уголовных) уже после выхода из тюрьмы П. Ф. всегда поминал его как примерного молотобойца. При нас П. Ф. все время был бурильщиком."

П.Якубович: "Однако физические лишения были ничто по сравнению с тяжелым нравственным состоянием, в котором я находился эти три-четыре дня. То было состояние какого-то оглушения... Я не в силах был переварить того, что со мной произошло. Мысль, что отныне я — «уголовный», отверженец, лишенный всех  человеческих прав, что администрация тюрьмы может в любую минуту ради малейшего каприза оскорбить и унизить меня, а при случае подвергнуть и .телесному наказанию, которое всегда казалось мне неизмеримо страшнее смерти, — мысль эта наполняла душу холодом ужаса..."

М.П.Орлов:
"Писал он сидя на кровати и положив куски махорочной бумаги на книгу, так, чтобы надзиратель, заглянувши из коридора, счел бы его за читающего. Писал он без всяких помарок, прямо набело... Посетители все время разговаривали, и П. Ф. — великий спорщик — то и дело вмешивался в разговор со своими возражениями. Казалось, что при таких условиях он никогда не кончит своей работы, но очень скоро первый том «В мире отверженных» был уже окончен, и П. Ф. прочитал его нам".

А.Н.Бек: "Мельшина (Якубовича)... я лично не знала, но мне выпало на долю везти в Петербург его рукопись «Из мира отверженных», написанную им в бытность в Акатуевской тюрьме. Оттуда вышел, отбыв срок каторги, доктор Фрейфельд, живший на поселении в Горном Зерентуе. У него сохранилась связь с тюрьмой... Узнав через Фрейфельда, что я собираюсь ехать в Петербург, Мельшин прислал мне свою рукопись, упакованную в громоздкий деревянный футляр, и письмо к его брату Василию Якубовичу — профессору по детским болезням, Этот футляр при поездке через Сибирь на лошадях я берегла как зеницу ока и благополучно доставила его брату Мельшина. Это было в 1894 году".

Л.В.Фрейфельд (народоволец, отбывавший каторгу в Акатуе с Якубовичем): "Все товарищи, которым приходилось встречаться с Якубовичем, знали, что это был человек кристально чистый, целомудренный, приходивший в отчаяние от тех грубых выражений, которые не сходили с уст окружавших его соседей, от обнаженного цинизма и жестокости, которой бравировали многие арестанты."

П.Якубович - М.Горькому, март 1900: "Я родился в 1860-м и по духу всецело принадлежу к поколению конца 70-х, начала 80-х годов.
Я.. предпочитаю отказаться от чести стоять под одним знаменем с современным народничеством и носить эту затасканную, а отчасти загаженную кличку."

«Звезда», 19 марта 1911 г.:
"В черное безвременье... прожил большую часть своей жизни Якубович. И бодрость его духа, не подчинявшегося веяниям времени, но терпеливо ждавшего красной доли грядущего и настойчиво работавшего на ее приближение, должна служить примером в настоящее время."

Н.С.Ольминский: "Могиканин русского народничества".

Top.Mail.Ru

Сайт создан в системе uCoz