Осужденный в ноябре, Караулов был через месяц привезен в Шлиссельбург вместе со своими сопроцессниками, Шебалиным и рабочими Мартыновым и Панкратовым.
Находясь на воле, в 1881 г. я раза два встречалась в Петербурге с Карауловым. Это был, как говорится, ражий детина, громадного роста, широкоплечий, жизнерадостный, с лицом — кровь с молоком. Между тем в крепости, в течение всех четырех лет, он непрерывно хворал: у него были легочные кровотечения, и не раз он был на краю могилы. В силу болезни, а быть может, в силу краткосрочности наказания, которая давала надежду на выход, Караулов вел себя тихо п незаметно. Он не участвовал ни в борьбе за стук, ни в пассивном протесте по поводу совместных прогулок и во все время не имел никаких столкновений с начальством. Не ручаюсь за достоверноств, но товарищи, его соседи, утверждали, что, обращаясь к смотрителю, он говорил «ваше благородие», чего не делал никто и что даже не требовалось.
Когда в 1886 году увезли Ювачева, вместо него Морозову в товарищи по прогулке дали Караулова, и они очень подружились (есть даже стихотворение, которое Морозов посвятил Василию Андреевичу).
В 1888 году, перед выходом Караулова, мы стали давать ему маленькие поручения, прося дать весточку нашим родным. Я продиктовала ему свое стихотворение «К матери», которое он обещал заучить и отослать по почте. Но, к нашему удивлению, ни одно из поручений не было исполнено, хотя Караулов жил в таком сравнительно большом городе, как Красноярск, и жена его, урожденная Личкус, служила врачом и была лично знакома со мной и некоторыми другими товарищами.
Объяснения этому у нас искали в темных слухах, будто при отъезде Караулову угрожали возвращением в крепость, если он проронит хоть слово о ком-нибудь из нас. Сам он много лет спустя печатно опровергал это, говоря, что никаких угроз не было.
В заточении политические убеждения Караулова не устояли; в 1-ю Государственную думу он баллотировался в качестве кандидата партии кадетов. Он уже не стоял за всеобщее избирательное право, которого требовала «Народная Воля»: по его новому воззрению народ не дорос до пользования этим правом, а его отношение к аграрному вопросу, этому центральному пункту нашей программы, определяется буржуазными требованиями той партии, которая выставила его кандидатуру.
В Думе Караулов был заметной фигурой и заслужил общее уважение в. качестве горячего и талантливого защитника свободы вероисповедания. Смело и ловко отпарировал он название «каторжника», которое черносотенцы бросили ему в Думе. «В том, что вы заседаете в этом зале, есть и моя капля крови», — крикнул он им в ответ. И это была правда, и не одну, а много капель отдал он за народное представительство, за которое боролась «Народная Воля».
Этот брызжущий здоровьем атлет вышел из Шлиссельбурга с лицом покойника, как о том свидетельствует снятая тогда фотография, подаренная мне в 1918 году его сестрой.
В Сибири он поправился. Умер в 1907 г. Старообрядцы, признательные за защиту свободы веры, прибили к кресту на его могиле в Петербурге доску с соответствующей надписью, но самодержавное правительство не могло потерпеть этого и приказало уничтожить надпись. Мраморную доску обернули другой стороной: не знаю, догадались ли после революции 1917 года восстановить этот маленький памятник заслугам человека, который отдавал свою жизнь за свободу."